Брандт Макс:
Мужчина занимается болтовней, если выпил или устал от одиночества.
Женщина мелет языком просто для практики.

Имя:
При рождении была названа Пелагеей.
Прозвища: лукавая, дочь знойного лета, Пустельга.
Возраст:
Два года.
Пол:
Женский.
Стая:
Порыв Ветра.
Должность:
Куда-нибудь в молодежь.
Внешность:
Роста среднего, около шестидесяти сантиметров в холке. Скорее худощава, вес колеблется от тридцати двух до тридцати семи, всё зависит от поры - голодная али сытая.
«... И была она сера, сера, как тот сумрак, что окутывал лес каждый вечер, сера той насыщенной серостью, которая, казалось бы, была наполнена каким-то непонятным и пугающим вниманием к другим, более ярким краскам. Мазнули белым ей по грудке, неосторожно задев улыбчивую мордашку, очертили черным желтые, внимательные глаза. Редкая шерстка новорожденного щенка осталась где-то там, в прошлом, сменившись шерстью густой, но не слишком длинной. А на загривке волос всё так же остался торчащим и непокорным, сколько ни мучилась мать, вылизывая дочь раз за разом.
... Все оттенки серого переплелись в ней, спина - более темно окрашена, явственно заметны черные и бурые вкрапления - наследство от отца; ниже тело более светлое, живот же - белый - дар от светло-серой матери. Ни шрамов, ни узоров не видно на Пелагее, жизнь её была спокойна, а сама она - волк обычный. Всё, как у всех - поджарое тело, сточенные когти, хвост палкой, заостренные уши торчком, да тонкие черные губы приподнимутся, выказывая раздражение, обнажая крепкие, чуть желтоватые волчьи клыки. Всё, как у всех...».
Характер:
Не хлебнула Пелагея в этой жизни лиха, не случилось так. Верит в сказки, в легенды, мечтательница по сути, любит престранные и пространные разговоры: о вечности и жизни, о любви и вражде, о забвении и смерти. Является весьма интересным собеседником, нрав имеет добродушный и мирный, но порою слишком активна и любопытна, ах, это всё молодость, кипящая в крови.
Окружающие для неё – загадки за семью замками, души, не лишенные своего очарования, будь даже облик неказист, а речь груба. Стремится к Абсолютному Знанию обо всем, что существует, должно быть, это и есть её религия – вера во все то, что её окружает.
Невероятная оптимистка, ищущая во всем плохом что-то хорошее. Порою её поиск граничит с обычным безумием, но Пелагея с трудом признает свои ошибки, точнее, с трудом доказывает это самой себе.
Споры и словесные перепалки не любит, хотя отличается пылкостью и страстностью, когда говорит о вещах, близких ей; красноречива, умеет убеждать. Единственные, кого Пелагея не воспринимает пока – это прожженные, отъявленные циники, которые своими острыми речами рвут её светлый мир в лоскуты. Но и в таких ситуациях Пелагея предпочитает уйти от столкновения, от ссоры – обычно отшучиваясь, улыбаясь или переводя разговор на другую, совершенно нейтральную, тему. Общительна до невозможности, одиночество воспринимается ею очень и очень тяжело. Выросшая в дружной семье, она несколько идеализирует окружающих и сам весь этот мир; ей претит жестокость и излишняя кровожадность, но порою она замечает за собой явные и тяжелые по своей сути вспышки злобы и раздражения, старается эмоции контролировать, но она молода, а молодость - это горячка, бешеная гонка по жизни, постоянные столкновения с чужими взглядами и мнениями, которые не могут оставить её равнодушной.
Заинтересовано, бывает, следит Пелагея за облаками, не чурается стариков и комет, ищет любого потенциального собеседника и тотчас набрасывает на него свои сети из искреннего интереса, тепла и детской ненавязчивой открытости. В некоторых вопросах наивна, иногда напоминает избалованного, капризного ребенка, но в ней уже заметны задатки взрослого, целеустремленного зверя, хищника, который одаряет всех пристальным, цепким взглядом желтых глаз, речи которого хоть и наполнены водой, но в воде этой растворено нечто важное - будьте золотоискателем, ищите эти ценные, крохотные крупинки желтого металла.
В Пелагее сильно чувство справедливости. Она не солжет во вред ближнему, она не смолчит, если обвиняют невиновного. Зачастую эти вспышки вызывают лишь острые, холодные усмешки взрослых - не видела девочка жизни, не понимает. А Пелагея стоит на своем и зачастую своего добивается, но по головам ради своей цели идти не способна. Сама же, что невероятно в этом мире, никогда не врет, нет, она выбрала иной путь - уходить от вопросов, отшучиваться, говорить правду, но двояко или не полностью. Искусный дознаватель, правда, сумеет поймать её за хвост, сколько бы она не изворачивалась, но проступки Пелагеи еще не настолько серьезны, чтобы взрослые сурово брались за неё.
Её сознание формируется, она, словно губка или пересохшая земля, жадно впитывает знания как влагу. У неё стремительно меняются настроения, порою это напоминает полосу прибоя - волна за волной идет к берегу, одна накатывается - исчезает, а на место её тотчас встает другая.
Но Пелагея по своей сути еще ребенок, тот самый зверь, чья душа не потеряла еще своего блеска и свежести, не потеряла желания жить.
Особенности поведения:
Говорит Пелагея неспешно, с чувством, её речь не бывает монотонной, все её эмоции, вся её душа обнажаются в её словах - сказанных продуманно али случайно. Вызвать её на откровенность непросто - будет юлить, при этом постоянно опуская взор на свои лапы, на землю или рассматривая что-то уж совсем не относящееся к предмету разговора. Ступает по земле Пелагея торопливо, движения её несколько суетливы, но коли миссия важна - волчица преображается, становясь тенью своей матери - рассудительной, неторопливой и внимательной волчицы.
Окружающие при разговоре с Пелагеей невольно поражаются её живой мимике, её красноречию, невольно заражаются от неё любовью к этому миру, к этой жизни. Говоря, волчица своими жестами бездумно выказывает, как она относится к теме разговора: коли не нравится, то глаза её бывают сощурены, а уши подрагивают, порою прижимаются к голове, как у рассерженной кошки; верхняя губа то и дело приподнимается, обнажая кончики клыков, стало быть, Пелагея просто морщится; коли же тема интересна, то пылкое внимание заметно во всем волчьем облике - уши торчком, ловят каждое слово, глаза внимательно следят за собеседником, ведь движения, как вы уже поняли, могут рассказать о многом...
Привычно смотрит Пелагея на небо, когда просыпается или просто выходит из логова; привычно прощается со всеми, желая удачи или северного ветра, последнее объяснимо, ибо Пелагея рождена была в знойное лето и безветрие полностью её выматывает - не способна в жаркие и знойные дни Пелагея двигаться и как-то активизироваться, предпочитает лежать в тени или у воды, жадно заглатывая пастью горячий, пыльный воздух. Очень любит зиму, к осени и весне нейтральна, лето же не переносит на дух по причине, описанной выше. Дожди и снегопады вызывают в ней какое-то непонятное восторженное, детское благоговение.
Боится Пелагея обидеть кого-либо словом или своим поведением, поэтому старается быть тактичной, но и на старуху бывает проруха. Не представляет волчица жизни без стаи, она поистине горда тем, что является частичкой этого единого, могучего живого организма.
Путь истинный:
Жара тогда окутала мир удушающим, плотным коконом. Словно любовник, наконец-то оставшийся наедине со своею возлюбленной, она сдавила всё живое в своих страстных объятиях. Лес молчал, осторожно и робко переводя дыхание, пугливо ожидая нового приступа удушья и лишь где-то в его глубине, в безумном исступлении хрипло каркала ворона. Этот надсадный, глухой крик птичьей души не находил отклика и исчезал в пустоте, напоследок весьма ощутимо царапая слух лесных обитателей.
Волчицу же в сухой, тесной норе пожирало чувство непонятной, противной и словно бы прокисшей тревоги. Черная туча ширилась и росла, клубами гнетущего, душного, как сам этот жаркий день, беспокойства окутывала она волчицу, сжимала в своих тисках. То и дело, поворачивая широкую серую морду к входу, волчица сглатывала, морщилась, словно от тупой, раздражающей её нутро боли и вновь застывала, глядя в пустоту стеклянными желтыми глазами. И казалось ей, твари Божьей, что земля – сухая и потрескавшаяся – щедро делится с нею своим теплом, стремится отдать ей весь тот зной и жар, что неожиданно вырвался из самой её сердцевины, из самых её глубин и тотчас скрутил всю летнюю свежую зелень в сероватые трубочки, тронутые уже тленом. Но волчица отторгала этот дар, отторгала, чуть приподнимая верхнюю губу и показывая пустоте желтоватые клыки. А у волчьего живота копошились три серых комочка, повизгивали, тычась носами в материнское теплое тело, то и дело, пробуждая в её сердце безотчетное желание защищать, рвать вражью плоть крепкими волчьими клыками. Но жара не была материальна, не достать было волчице до её размытого, иллюзорного бока, а потому мать только поскуливала тихо, жалко, чувствуя внезапно появлявшийся в её сердце горячий позыв. Всё её волчье естество требовало действий, но сил уже не осталось, лишь мучительное бессилие, сковавшее её не хуже стальных цепей. В волчьей голове тошнотворно медленно ворочались тяжелые мысли. А щенки, того не ведая, выпивали из матери последние капли силы, а та безропотно их отдавала, совершая бездумно подвиг, жертвуя собой, совершенно этого не понимая…
К концу дня волчица уже не могла держать голову, налившуюся непонятной, пугающей тяжестью. Мышцы затекли, всё тело ныло и  казалось свинцовым, но мать и не пробовала покинуть щенков, точно надеясь на что-то. Но вечер не принес спасительной прохлады, мир словно окунули в дрожащую дымку, посеревшие листья молодых осин замерли, трава, заметно поблекшая, уже не радовала глаз своей яркой зеленью. Безоблачное голубое небо просто померкло, словно кто-то повернул выключатель. И минуты тянулись часами в этом угасшем на секунду мире.
~
Шорох, оглушительный и звенящий, эхом отозвавшийся в измученном зноем лесу, раздался ближе к ночи – на темном бархате небес уже лениво загорались звезды, то тут, то там вспыхивали их всевидящие очи. Мать подняла голову, в глазах её, доселе бездумных и пустых, зажглось что-то вроде надежды, а после ясно обозначилась тень белокрылой птицы – облегчения. Из сгущавшейся темноты вынырнула рослая, сильная волчья фигура. Бурая шерсть свалялась, но глаза горели непримиримым пламенем, а челюсти мертвой хваткой сжимали тщедушное заячье тельце. Волк на мгновение застыл, замер, вслушиваясь в ночную тишь, а затем заскулил, взвизгнул негромко, как бы всхлипнул жалостливо, словно в некой робости прижимая к голове уши. Волчица ответила ему, чувствуя, как звук царапает гортань и неохотно колышет густой, застоявшийся и плотный воздух. Ответ достиг волчьих ушей – с трудом прорвал завесу, ввинтился в уставшее сознание печальным, угасающим хрипом. Но волк приободрился – сделал попытку расправить плечи, встряхнулся, сбрасывая дневной зной и пыль, и в ту же секунду подался вперед, встречая свежесть и прохладу северного ветра, который неожиданно шевельнул ветви и зажег во мраке норы еще две желтые звезды.
~
Через три дня жара окончательно отступила, бесследно растворившись в холодных потоках воздуха. Чистое голубое небо посерело, кучерявые белые облака налились значительной тяжестью. Два дня шел дождь, а лес жадно впитывал влагу, смывал пыль, и всё живое, затаив дыхание, слушало стук капель и шелест водяных струй.
Волчица-мать же отдала всю себя волчатам – заметно окрепшим и оживившимся после прихода долгожданной прохлады. Бурый волк без устали охотился, словно одержимый искал дичь про запас. Но за дни зноя всё живое заметно истощало: те зайцы, которых приносил волк, были жилистыми и худыми; те птицы, которые по неосторожности своей попали в волчью пасть, были  тщедушными и словно бы высохшими; любая дичь, пойманная волком-отцом, имела вид чахлый и неказистый и обладала мясом невкусным, грубым и жестким, встающим в горле неприятным сухим комком и вынуждающим волчицу то и дело навещать оживший неподалеку ручей. Но всё же жизнь входила в свое прежнее русло, становясь той самой жизнью, о которой мечтают все: волки отъедались, волчата торопливо росли. И бодро шелестели, дрожали на ветру молодые листы посвежевших осин.
~
Всего волчат в тот год уродилось трое – все крепкие, серые, желтоглазые и в меру любопытные. Похожие друг на друга, они всё же были явно различны как и внешне, так и внутренне. Но росли они одинаково быстро, скоро и ловко перенимали привычки и повадки взрослых волков, подражая отцу и матери, за коими следили со всем своим пристальным детским вниманием. Но, взяв от родителей всё то, что было им необходимо, торопливо обратились их взгляды к миру, их окружавшему.
Было их трое: одна, серая и молчаливая, но с колким и едким нравом, была с иронией прозвана Мышкой; второй – волчок весь в отца, более темного окраса и с вечно напряженным телом, стал Корсаром, а третья – такая же серая, как и её мать, с вопросительным взглядом и улыбчивой мордашкой, зваться стала Пелагеей.
Жила волчья семья дружно, ссоры случались, но быстро забывались, вминаемые в пустоту ходом времени. Детство у волчат было счастливым, жизнь – простой и ясной. Волчат в ту пору устраивал такой понятный расклад, но к году их жизни всё неожиданно усложнилось. Их маленький рай, их светлое царство было осквернено – боком, суетливо и торопливо врывались в волчью жизнь чужаки. Выяснилось, что дальнейшая жизнь волчат была предопределена, их будущее было в лапах тех волков, которых так добродушно встречала мать и с тонкою насмешкой – отец. Мышка, Корсар и Пелагея являлись частью большой стаи. Это знание наполнило их воодушевлением, но Мышка не разделила энтузиазма брата и сестры. В ней вскипела горькая обида, глухая ярость на тех, кто уже выбрал за неё, и она, оскалив клыки, заперев в душе любовь к своей семье, ушла, лелея мечту только ей ведомую. Более она не встречалась ни Пелагее, ни Корсару, ни их родителям. Мышка стала для них частичкой того светлого, уютного мирка, что навсегда ушел в прошлое, но при этом его оттиск, отпечаток остался в волчьих душах.
Пелагея и Корсар заняли свои места в стае, с невероятным ликованием обнаружив, что они – часть единого, живого организма, что они – волки-двухлетки – тоже важны. И этот детский восторг еще не утих в их юных, пока еще не уставших от этой жизни, душах.
Радостно играют свои роли волки, пребывая постоянно в ожидании чего-то великого и чарующе прекрасного.
Связь с Вами:
- skype: fesset.ra

Отредактировано Пелагея (2011-12-11 18:47:53)